Этой осенью группа «Виддхи» (Смоленск – Москва – Санкт-Петербург) отметит свой 20-летний юбилей. Отметит, если сочтет нужным. У музыкантов очередная фаза самоуглубления – они занимаются своими делами, не давая концертов и мало общаясь между собой. Такое уже бывало, и мы не будем лезть в их творческую кухню…
Пожалуй, самым философствующим участником группы является фронтмен Павел Володин. Вот новость: Павел уходит в разговорах от слова «поэт», называя и считая себя прежде всего режиссером. Да-да, он работает в документальном кино именно как режиссер, отложив поэтическую лиру в дальний угол своей творческой мастерской. Этим летом в Смоленске состоялась премьера его фильма «Сестры», посвященного монахиням Спасо-Преображенского монастыря, что в Брянской области.
– Павел, ты исповедуешь весьма экспрессивные, если не сказать – радикальные взгляды. Не раз и не два в наших разговорах ты говорил, что время в общепринятом понимании кончилось, человечество перешло к какой-то новой фазе своего существования. Поясни, пожалуйста, свою мысль...
– Это – ощущение, не теория. Я сам к нему пришел, а не вычитал у какого-нибудь умника. У меня ощущение, что мы давно ходим в каких-то декорациях. Да, сейчас наступило время, когда время закончилось.
Мир дошел до того момента, когда жратвы навалом и вообще решены все фундаментальные вопросы на планете. Задача – перейти на какой-то следующий этап объединения человечества, понимаешь? Создать единый народ и так далее. И моя идея – назвать это время пост-историей. Теперь можно как угодно складывать любые куски истории, любые куски музыки – это винегрет, в котором больше нет смысла. Некуда идти! Все закончилось. У человечества больше нет никаких идеалов. Больше не надо никаких социальных экспериментов – мы живем в обществе потребления. Это – конечный и финальный этап. После Освенцима бессмысленно говорить о человеколюбии. Мы – скоты с маской цивилизованности. Люди – это животные плюс лицемерие. На этом факте можно поставить большую жирную точку, не рассуждать и жить дальше. Коммунизм, демократия и все остальные строи – себя дискредитировали. Войн больше не будет, поскольку нет и не будет идей.
– А разве не возможны войны за ресурсы? Откуда у тебя ощущение, что они закончились?
– Это для нас они выглядят как войны за ресурсы – так показывают и говорят в телевизоре. На самом деле ребята все давно поделили, и никто за них не воюет. (Улыбается.) Было бы глупо в XXI веке воевать за «полезные ископаемые»!.. Это когда людей нужно между собой стравливать, им подсовывают ложные идеалы: ты воюешь за ресурсы! ты воюешь за флаг! за территорию! и так далее.
– Каково место нормального, думающего человека в наступившем новом мире?
– Я живу в пост-истории, мне больше не интересно. Я вижу, как одни люди манипулируют другими. Меня больше не интересует общественный или государственный цирк. Я наслаждаюсь жизнью: бьется сердце – и это главное! Я просыпаюсь утром – слава Богу! Живу здесь и сейчас. Кайфую от того, что происходит со мной и вокруг меня. У меня что-то перестроилось в голове – возможно, потому что финансовые вопросы на сегодня в моей жизни как бы решены и я больше не думаю о том, что мне есть.
Накопил денег – съездил в Мексику посмотреть на эти пирамиды, о которых все говорят. Еще накопил – съездил на заветную могилу в Венецию, еще – в Нью-Йорк, который стоит увидеть и где другая дорогая могила… Посвятить оставшуюся жизнь достойным вещам – увидеть эту планету! Больше никаких особых задач нет. Не спорить, не выяснять, кто прав, а – общаться. Без агрессии, без войн, без правоты, без домыслов.
– А как же поэзия?
– Поэзия – это наивысшая форма разговорной речи, как я где-то вычитал. Для меня сейчас поэзия – это некая форма медитации. Тебе нужно сформулировать какую-то мысль для себя, – возможно, очень простую, – и ты ограничиваешь себя размером, ритмом, рифмой и еще пытаешься максимально убрать прилагательные. Потому что они – пошлость, глагол должен быть!.. Прямое действие. Бродский говорил: ты пишешь стихи, и если накрыть их невидимым покрывалом, которое скрыло бы все прилагательные, местоимения и так далее, то стихотворение должно быть черно от глаголов! (Смеется.)
– Медитация – это все-таки диалог?
– Нет.
– Если это – монолог, то он для кого-то, или он – для себя? Религиозная медитация – это монолог или диалог с высшими силами?
– «Религиозная» и «медитация» – это два противоречащих друг другу слова. «Религиозной медитации» вообще быть не может. Есть – молитва. А медитация – это попытка собрать внутри себя «кубик Рубика», понять, кто ты и что ты. Медитация – это самососредоточенность, попытка разобраться с самим собой. И это единственное, чем стоит заниматься, – не надо никаких психологов! Ни один психолог на Земле ни-ког-да не разберется в твоей проблеме, твоей душе! Увлечение психологами – это дичь и безумие, которые наступили в современном обществе! Я не видел здоровых – видел экзальтированных людей после общения с психологами, после таблеток. Ходят, улыбаются, как ушибленные, – какую он полноценность приобрел?! Какой полной жизнью он зажил?!
– Для меня самой полноценной терапией является любимое дело, работа за пишущей машинкой. Как ты обходишься без этого?
– У меня по-прежнему возникает желание писать стихи, оно к 40 годам не пропало. Притом что я – не известный литератор, который пишет, и ему за это платят деньги. Что в моем случае круто вдвойне. То есть я пишу, потому что испытываю потребность в написании стихов. Допустим, 10–15 стихотворений считаю выдающимися и надеюсь, что они хотя бы лет на 10–15 меня переживут. Да, много ремесленничества, много шелухи, но сам процесс того стоит, получаешь реальное удовлетворение… Дело в том, что я знаю, как писать стихи! Ты пишешь и вдруг осознаешь, что ты через себя это все пропускаешь, выводишь в слова. Вдруг понимаешь, что рифмы пришли не случайно, мысль проявилась, которую ты не мог сформулировать, и вдруг эти слова встали так, что ты думаешь: ну надо же! Это же круто!.. Не в смысле, что я – такой крутой, а – написанное круто. Их не было еще в этой Вселенной в таком порядке, этих нескольких слов, и вдруг они через тебя проявились, понимаешь? Ради этих моментов и пишешь. А потом хочешь поделиться написанным, и у тебя от волнения трясутся руки: посмотрите, как хорошо!.. Чем хороши социальные сети: они позволяют понять, свихнулся ли ты окончательно или еще нет. И ты пишешь не в стол, как литераторы раньше, а сразу выкладываешь в соцсети – и все становится понятным по откликам. Сразу чувствуешь отдачу! Издательства, редакторы, книги – все это безумие в прошлом.
– Как можно полагаться на отклики в интернете, если чаще всего они делаются в суете, на бегу? А человек, читающий бумажную книгу, гораздо более подготовлен к тому, чтобы воспринимать произведение искусства, ведь поэзия – это искусство…
– Такие правила игры сейчас… Книжку я раздам пятидесяти друзьям, которые просто бросят ее в ящик стола и никогда уже не откроют. А в социальных сетях есть возможность моментального диалога. Есть вероятность, что бегущий человек остановится и за чашкой кофе в забегаловке, как ты говоришь, будучи в хорошем настроении, прочтет стихи и в дальнейшем, возможно, даже их перечтет.
– Ты говоришь о стихах, о стихосложении, причем довольно охотно, но ничего не говоришь о планах публичных выступлений – с группой «Виддхи» и сольно, с чтением стихов. Почему?
– Публичные выступления у нас сейчас достаточно редки. Так как планов покорять рок-сцену у нас нет – все это дерьмо просто не существует в пост-истории, во всем этом больше нет смысла, – я особо и не касаюсь этих тем в разговоре. Какие могут быть публичные выступления в мире, где Бузова три дня подряд собирает «Олимпийский» и на ее «Инстаграм» подписаны 12 миллионов человек?! Тем более рок-н-ролл – дело молодых, а нам всем уже сорокет… Не вижу смысла играть во все эти игры. Но раз в год позволяю себе делать большой концерт, на котором можно читать стихи, петь песни, формулировать какие-то собственные мысли, общаться с народом. Да, сцена – это своего рода наркотик, не поспоришь, но говорить о какой-то систематической деятельности больше не приходится. Я сейчас стихами больше занимаюсь, чем выступлениями. Опять же, ты представляешь, что такое творческий коллектив? Одно дело, когда всем по 20 лет – все горят идеей, готовы ехать куда угодно, петь и жить впроголодь, другое дело – когда у всех уже дети, собственные принципы, и все – самостоятельные единицы. Собрать людей уже сложно. А так – конечно, большой концерт – это самое большое энергетическое удовольствие, которое я только получаю в жизни. Тем более что на нас всегда собираются залы битком…
– Я полон скепсиса. Мне кажется, ты изменяешь своему главному призванию в жизни – сцене, выступлениям, поэзии, и садишься не в свои сани, сани какого-то режиссера. (Раньше ты им не был.) Тем не менее рад, что ты так уверен в своем пути, и желаю тебе успехов. Наверное, это страшно – разочаровываться в жизни после сорока лет…
– Ты пойми, я же не музыкант. Я – человек, который вышел на сцену с помощью выдающихся музыкантов, которые ниспосланы мне судьбой и которые объединились в проект «Виддхи», написали музыку, аранжировали и играли ее. Я бы хотел перечислить их: Денис Гордеев, Влад Приходько, Егор Хлызов, Алексей Крючков, Сергей Ларченков, Андрей Чепелев, Алексей Ковалев. У нас всегда были одни из лучших музыкантов! Без них я не могу. Я ни одной нашей песни не смогу сыграть, скажем, на гитаре! Парадокс… Я себя изначально чувствую в «Виддхах» как поэт, который присоединился к музыкантам. Когда мы собираемся и играем, выступаем, я чувствую, что я кручусь внутри гигантской воронки и испытываю невероятные мистические вибрации, сродни шаманству какому-то.
Сергей МУХАНОВ.
Справка «МК»:
Говоря о дорогих его сердцу могилах, Павел имеет в виду захоронения Иосифа Бродского и Сергея Довлатова, своих любимых литераторов.
